«Использовала, чтобы остаться в Москве»: муж Дроздовой шокировал откровениями о её прошлом
- 13 сентября 10:30
- Юлий Мармута
В 1989 году в московском ресторане «Дом актера» произошло то, что изменило судьбы двух людей — но не так, как об этом говорят в интервью. Не там, где сияют световые эффекты и звучат громкие фразы. А там, где тишина между словами становится громче любого крика.
Ольга Дроздова тогда была еще не звездой. Она была девушкой из Находки — худой, с заплывшими глазами от косметики, в трёх парах колготок под свитером, которая только что бросила институт искусств после того, как подруга сказала ей: «Ты — не актриса. Ты — кукла». И она поверила. Поверила до такой степени, что ушла на завод — кладовщицей, смотреть на коробки, а не на сцену.
Александр Боровиков был другим. Он был высокий, с плечами, выточенными греблей. Чемпион СССР по академической гребле, мастер спорта, студент МХАТ, снимавшийся в фильмах ещё до окончания учёбы. Его лицо — как вырезанное из камня: мужественное, честное, без маски. Он не пытался казаться кем-то. Он просто был.
Они встретились случайно. Он — с друзьями, она — с вышибалой из пивбара, которого он знал. Он подошёл. Заговорил. Рассказал про театр, про МХАТ, про Ефремова, про то, как однажды на приёме в Школе-студии, пытаясь произнести антибабский монолог из «Поднятой целины», перешёл на английский и схватился за промежность — и вся комиссия рухнула под стол. Она смеялась. Впервые за долгое время — по-настоящему.
Он подарил ей набор Pupa — дефицитную, красную коробку с тенями и помадой. Она плакала. Не от радости — от того, что кто-то впервые заметил её не как «кого-то», а как человека, которому можно дать что-то ценное. Не деньги. Не внимание. А красоту.
Зубы, которые стали билетом в Москву
Когда Галина Волчек сказала: «Либо зубы — либо нет», Ольга не стала спорить. Она просто замолчала. У неё не было даже половины зубов. То ли от курения, то ли от детства, где столовая была последним местом, где еду получали без счётчика. Но в театре, особенно в «Современнике», где каждый жест — это текст, где каждая улыбка — это роль, зубы были не эстетикой. Это была необходимость.
Александр продал видеомагнитофон.
Не потому что любил. Не потому что хотел жениться. А потому что видел: если не сделать этого — она исчезнет. Вернётся в провинцию. Снова станет «куклой». Он знал: она не умеет просить. Но умеет ждать. Ждать, когда кто-то сделает за неё то, что она сама не осмелится.
Он сделал. И в тот же день она согласилась выйти за него замуж.
Их квартира была в «сталинке» — три комнаты, общая кухня, мать Александра смотрела на невестку, как на воровку, которая пришла забрать всё, что есть. «Уходяя…» — шептала она. «Она тебя не любит. Она тебя использует».
Он не верил. Он был слишком молод. Или слишком глуп. Или слишком влюблён.
Он работал в театре имени Пушкина — маленьком, старом, почти забытом. Она — в «Современнике», где каждое слово звучало как манифест. Он — актёр второго плана. Она — новая звезда, которую уже называют «Ермоловой будущего».
Он стал приходить домой поздно. Пил. Изменял. Однажды три дня не возвращался. Когда вошёл — она указала на стол: «Я приготовила. Поешь. Вечером поговорим». Ни крика. Ни слёз. Ни сковородки. Только холодная тишина.
Он понял: она не сердится. Она просто не нуждается.
Фиктивный развод — и телевизор из Сиэтла
Когда театр отправился на гастроли в Сиэтл, возник вопрос: как получить московскую прописку? Без неё — никакой роли, никакого жилья, никакой карьеры.
Они фиктивно развелись. Просто для бумаг. Для прописки. Для жизни.
Она привезла из США видеомагнитофон и телевизор — две вещи, которые в 1990-м стоили как машина. Он купил матрешки, икру, коньяк — чтобы продавать на улицах, чтобы купить ей новые туфли. Она не благодарила. Она просто говорила: «Это моё».
Он вспоминал, как однажды включил магнитофон — и услышал её голос, звучащий из динамиков: «Это мое!» — и в ней не было злобы. Только страх. Страх, что всё, что она смогла завоевать — может быть отнято. Что она — не личность. Только объект.
Он начал пить сильнее. Начал встречаться с мулаткой-дипломаткой из Дагомыса, на которой потратил 900 долларов — целое состояние. Он хотел, чтобы она его ненавидела. Хотел, чтобы она плакала. Чтобы хоть что-то изменилось.
Но она не плакала. Она только улыбалась.
— Ты, наверное, погулял тут без меня от души? — спросила она, вернувшись.
— А я чиста перед тобой, как аленький цветочек…
Он не ответил. Он больше не верил ни в честность, ни в любовь. Он просто перестал смотреть на неё.
Она не бросила его. Она просто выросла
Он говорит: «Она использовала меня».
Она молчит.
Он вспоминает: «Она отказалась от детей. Две беременности — и всё».
Она не объясняет. Возможно, потому что знает: никто не спрашивает, почему она не хотела рожать. Почему ей было страшно — быть матерью, когда она сама так долго не знала, что значит быть ребёнком.
Он не понимает: она не стала звездой, потому что хотела. Она стала звездой, потому что не знала, как ещё выжить.
Он — человек, который считал, что любовь — это жертва.
Она — человек, который понял: любовь — это свобода.
Когда она ушла — он не кричал. Он не писал гневные статьи. Он просто ушёл в другую жизнь. Женился на учительнице информатики. Спокойной. Никогда не снимавшейся в кино. Не требующей зубов, не ждущей подарков, не мечтающей о «божественном звании».
Она же — теперь руководит студией «Певчие Дрозды». Учит молодых. Говорит, что актёр — не про славу. Про честность. Про то, чтобы не превращать себя в куклу.
Она не ушла из театра — она ушла от образа, который создали вокруг неё. От той Ольги, которую все хотели видеть: красивой, дерзкой, счастливой, побеждающей. Она ушла, потому что больше не могла быть той, кем её сделали.
Александр Боровиков до сих пор даёт интервью. Рассказывает про проданный магнитофон. Про зубы. Про то, как она его «выжала».
Он не понимает: она не выжала его. Она выжила.
И в этом — самая большая трагедия их истории.
Не в том, что они разошлись.
А в том, что один из них до сих пор думает, что любовь — это долг, а другой — что она вообще не должна быть обязательством.
Она не предала его.
Он не спас её.
Они просто были двумя людьми, которые в одно и то же время пытались выбраться из одного и того же болота — и не заметили, что идут в разных направлениях.
Сегодня он живёт в тишине.
Она — в полной, громкой, неудобной правде.
И, возможно, именно поэтому — она больше никогда не говорит о нём.
А он — не может остановиться.
Источник: dzen.ru
Читайте также: